Честная история о приемных детях
В 21 год Екатерина Желенникова решила, что заберет ребенка из детского дома. Ее не остановили ни опеки, ни тот факт, что она не замужем. Так Екатерина сначала стала мамой девочки, которая по ночам не спала и кричала, а потом и мальчика, у которого вместо второй группы здоровья оказалась пятая. Что было дальше — читайте на «Правмире».
«Меня зовут Саша, а ты моя мама»
К приемным детям Екатерину привела учеба на продюсера в ГИТИСе: Екатерина сразу стала проходить практики и работать в театрах. Так у нее появилась коллега-режиссер, у которой было двое приемных детей.
Периодически у себя в соцсетях эта коллега писала о сиротах, чтобы помочь им найти семью. Среди них был шестилетний мальчик с большими глазами по имени Саша. Екатерина прочитала о нем, когда училась на последнем курсе, и решила просто поехать познакомиться.
— К тому моменту мне уже казалось, что я вся такая созданная для материнства, — вспоминает Екатерина себя в 21 год. — Еще тогда я погрузилась в православную среду. Это было очень вдохновленное неофитское православие, когда надо все и сразу: юбка до полу и очи долу. Я познакомилась с разными многодетными семьями и думала, что дети — это мое.
Как по волшебству Екатерину, постороннего человека, пустили в больницу к Саше. «Меня зовут Саша, а ты моя мама», — сказал он. И хотя Екатерина знала, что сироты могут называть мамами всех подряд, ее это все равно тронуло.
Она не планировала забирать именно Сашу. Но слова так запали в душу, что уже через три недели Екатерина обнаружила себя в школе приемных родителей.
Наивная девочка
В школе приемных родителей многие иллюзии рассеиваются. Но иллюзии Екатерины, как она в шутку говорит, были сильны. Она даже убедила пойти туда учиться свою маму. Поэтому семья в лице мамы и бабушки с решением Екатерины смирилась.
Что с ребенком, вероятно, будет сложнее выйти замуж, Екатерину не смущало:
— Я была вполне самодостаточной и вообще не думала, что надо обязательно выйти замуж. От меня это было настолько далеко! Выйду — хорошо. Если нет — ну и пожалуйста.
Екатерина доучилась, собрала документы и подала заявление, чтобы стать кандидатом. Опека выдала ей отрицательное заключение.
— Помню, я шла по улице и рыдала. Показалось, что все, мир рухнул. Тогда, конечно, я страшно злилась на сотрудников опеки. А сейчас прекрасно понимаю, почему они так сделали: девочка, 22 года, только-только окончила институт, работа есть, но мужа нет.
Екатерина все равно добилась положительного заключения и начала искать ребенка: составила планы, поехала по всем московским опекам. Она не была готова к ребенку с тяжелой двигательной инвалидностью и очевидными интеллектуальными нарушениями. Все остальное значения не имело. Просто хотелось кого-то маленького.
— И опять я везде прихожу, наивная девочка, а в опеках дяденьки и тетеньки, и все они недоуменным взглядом на меня смотрят, — продолжает Екатерина. — Опять я вызываю опасения. Они-то понимают, что бывает после того, как ребенок попадает в семью.
Поездки в органы опеки ничего не принесли.
Сначала Екатерина познакомилась с четырехмесячным мальчиком. Он был глубоко недоношенный, лежал неподвижно и ни на что не реагировал. У него подозревали разные хронические заболевания. И хотя Екатерине совсем не терпелось стать мамой, здесь ее что-то остановило.
Потом она хотела познакомиться с другим ребенком, у которого, судя по анкете, была вторая группа здоровья. В реальности оказалось, что у него тотальная слепота.
Екатерина даже ходила в опеку в Калининграде, когда прилетала навестить друзей. Там ей выдали направление на знакомство с девочкой, которая запала Екатерине в самое сердце. Но мама девочки не была ограничена в правах, отбывала наказание в колонии по статье 228 («Распространение наркотиков». — Примеч. ред.), своим ребенком интересовалась.
— И вот здесь я плакала… Но когда мама в том же регионе и когда ей ребенок нужен, очевидно, что она его заберет, как только выйдет на свободу. И я знаю, что забрала.
Взъерошенный воробей
У театра, в котором работала Екатерина, были осенние гастроли. Она с головой погрузилась в работу: приехала с одних, через два дня должна была уезжать на другие. Но вдруг ей позвонили из опеки: «Вы там ребенка себе еще не нашли? У нас для вас девочка есть». Екатерина помчалась знакомиться. Про диагнозы и прогнозы уже не слушала.
— Мне вынесли воробья: взъерошенного, видимо, только что разбуженного, который, как только меня увидел, начал орать. Собственно, этот воробей и стал моим ребенком.
Воробья звали Алей — верней, Алиной. Ее мама была ограничена в правах, но решение суда тогда еще не вступило в силу. Ждать пришлось около месяца. Перед ноябрьскими праздниками Екатерине наконец разрешили Алю забрать.
В тот день падал снег. Екатерина шла пешком, несла Алю на руках. Им выдали пакет, где лежал альбом с детскими фотографиями Али, а в нем — распоряжение об опеке. И хотя Екатерина была одета тепло, она чувствовала, как альбом царапал ей ноги.
В доме ребенка Екатерину заверили, что Аля ест хорошо и умеет пить из стакана. Поэтому бутылочек Екатерина не покупала. И пока не догадалась, что на самом деле бутылочки нужны, Аля без конца кричала и почти совсем не спала. За ночь могла выдувать по пять банок компота.
— А я понятия не имела, что делать с детьми, которые ночью орут, — рассказывает Екатерина. — Ну дала я ей компот, она просит еще, еще и еще. Конечно, не стоило давать пять банок. Но тогда мне надо было просто выжить и сделать так, чтобы выжили окружающие. Эти крики слышал весь дом.
За ночь Аля могла несколько раз уснуть на Екатерине на полчаса. Окончательно просыпалась в полпятого утра, а днем продолжала кричать. Почти сразу Аля начала сильно болеть. Из-за пневмоний и обструктивных бронхитов госпитализации стали такими частыми, что им потеряли счет. Позже у Али подтвердили астму.
Иногда Екатерине приходилось брать дочь с собой в театр. Пару раз на предпремьерных прогонах, когда зрители уже сидели в зале, за кулисами раздавался громкий крик. Аля кричала в самый ответственный момент.
Было удачей, если в загруженный день получалось отдать ее подруге в соседний театр. Но постоянно нагружать подруг или родных Екатерина не могла. Она видела, что пора увольняться.
— Але не было трех лет. Стало ясно, что это просто издевательство над всеми членами семьи. И коль ребенка забрала я, то нечего спихивать его другим.
Так Екатерина ушла на «подножную деятельность», разовые удаленные подработки. К профессии они никак не относились, но на них удавалось прожить. Благодаря удаленке Екатерина все время проводила с Алей. Тогда же поняла, что хочет второго ребенка.
Из второй группы здоровья — в пятую
В этот раз Екатерина выписала себе всех детей до пяти лет и до четвертой группы здоровья, у которых не было братьев и сестер. С этим списком поехала к региональному оператору. Из 25 детей доступным оказался только один мальчик, Семен.
И вот дорога в опеку. Лето, жуткая гроза. Пятница. Алина в машине кричала уже два с половиной часа. Екатерине удалось получить направление, она сразу же поехала в дом ребенка. Но учреждение было медицинским, Алю туда не пустили. Пришлось спешно искать кого-то по соцсетям, кто с ней погуляет.
Наконец Екатерина пошла знакомиться с Семеном.
— Навстречу ползут двое примерно одинаковых детей, с одинаково большими пузами, выпирающими ребрами, мешками под глазами и большими ушами. Мне указывают на одного из них, годовалого Сему: «Вот тот, с кем вам надо».
У Семы стояла вторая группа здоровья. Екатерина написала заявление сразу. Каждый раз, когда приходила Сему навещать, его не узнавала: там было несколько таких же детей с рахитом.
— И каждый раз я себя неловко чувствовала. Я забираю ребенка, но не могу его идентифицировать вообще никак! Он еще ничего не говорил. В жару почему-то был в теплой кофте на три размера больше и в обуви не по сезону. Почти все время он сидел у меня на руках как деревяшка. Его трогаешь, а он даже не мягкий. И когда он первый раз улыбнулся, засмеялся, это было чудом.
Екатерина еще не догадывалась, что Семен тоже станет часто попадать в больницы с пневмонией. У него будут подозревать муковисцидоз, но тоже выявят астму и в придачу редкое хроническое заболевание, которое теперь считается орфанным и при котором уровень жизни поддерживается большими усилиями со стороны взрослых.
Позже Семен получит инвалидность, вторая группа здоровья превратится в пятую.
«Я не знаю, как выжила»
Дома поначалу Семен проблем не доставлял. Он сам просыпался, сам вылезал из кровати, сам ходил, ел и пил. Правда, как только видел еду, его начинало трясти, даже когда он был сыт — просил еще и еще.
На первой неделе Семен, как и сестра, начал кричать.
— Я попала в какой-то ад и повергла туда всех, кто со мной живет, — признается Екатерина. Тот период она уже плохо помнит, настолько он оказался тяжел. — И непонятно, что с этим делать. Были ли мысли, зачем я это сделала? Да, были. Но я бы все равно ни за что не отдала детей назад.
Примерно тогда же Екатерина случайно нашла тур в Абхазию за смешные деньги. Решила ехать: это был шанс остаться с детьми один на один и сблизиться.
Но в Абхазии дети сильно заболели. И это был не классический ротавирус, а что-то более серьезное, потому что выкарабкаться они смогли только спустя месяца полтора.
— Я не знаю, как там выжила, честно говоря. При абсолютно отсутствующей медицине. При невозможности купить подгузники, их просто физически не было в продаже. На обратном пути кого-то из детей периодически на меня рвало: сначала в машине, потом в аэропорту. Представьте, я уже чемоданы сдала, а кто-то обкакался. Плюс у меня сильный рвотный рефлекс, я не переношу тяжелый рвотный запах. И жутко хотелось спать…
Вернувшись в Москву, Екатерина ушла в заботы о здоровье детей. И если поначалу походы к врачам и процедуры ее пугали, то потом как будто морально помогли.
— До этого я настолько вымоталась, что не могла с ними даже играть, меня начинало тошнить от одной мысли. А эта постоянная забота позволяла мне чувствовать себя хорошей матерью.
Помимо забот о здоровье, появились и другие. Дети ревновали Екатерину друг к другу. Узнав, что у нее появится брат, Аля воодушевилась. Но воодушевление быстро закончилось, когда она увидела в Семене соперника.
Тогда Екатерина много писала у себя на странице, если казалось, что дети начинают ладить. Радовалась каждой мелочи. Но чаще Аля и Семен дрались и отнимали друг у друга вещи. Оба хотели быть у мамы на руках.
На тот момент Екатерина уже устроилась работать в фонд «Найди семью», потому что работать из дома больше не хотела. Времени на детей оставалось не так уж много:
— Можно перечислять правильные вещи о том, что, например, надо было выделять каждому персональное время. Но у меня такой возможности не было. Максимум персонального времени я могла выделить, когда шла к врачу, а второй ребенок в этот момент был в детском саду.
Детский сад одно время спасал. Дома Екатерина пробовала разные «политики». Политика невмешательства отпала сразу («Это большой риск, дети друг друга поубивают, и все»). Политика разведения по комнатам особо не помогала. Методы лишения чего-нибудь не действовали.
— У меня еще мелькала такая «прелестная» мысль, что вот появится второй ребенок с более мягким характером и повлияет на мою взрывную Алю. Ничего подобного. Аля как лидер влияет на Семена. Он мог бы быть более спокойным и покладистым, но смотрел на нее и считывал с нее как с авторитета.
Когда дети подросли, физически стало полегче. Они пошли в школу. На выходных сами гуляют во дворе. А вот сказать, что стало легче эмоционально, Екатерина не может, потому что почти не помнит, как было раньше:
— Видимо, настолько тяжелое время, что у меня отшибло память. Но и сейчас тоже непросто. Если раньше, когда один другого толкнул, хотя бы было понятно, кто виноват и кто прав, то сейчас они ухищряются так делать друг другу гадости и подлости, что концов не доищешься.
«Друзья, я больше не могу»
Сначала Екатерина думала, что раз она сама детей забрала, значит, сама должна и справляться. Но довольно быстро поняла, что так выжить не получится.
Выбраться из ямы помогали родные и друзья. Были друзья, которые жили в ее подъезде и которым Екатерина периодически «сплавляла» детей, если сама не вывозила. Несколько раз даже писала у себя на странице: «Друзья, я больше не могу». И к ней приезжали люди, с которыми она не была до этого знакома лично. Приезжали с детьми, без детей, с вином, без вина, с конфетами, без конфет. Главное — приезжали.
— Я не из тех, кто перетирает темы на детской площадке. Но до сих пор у меня есть подруга, у которой двое кровных детей, примерно моего возраста. Мы можем с ней купить шампанского, пойти в лес, пожарить там сосисок. Дети, конечно, извазюкаются, передерутся, но в это время мы сможем поговорить как взрослые.
Помогали другие приемные родители. Екатерине было важно видеть, что проблемы есть у всех. Осознание «я не одна» вдохновляло.
Следующий круг — поддержка фондов и специалистов.
— Но на первых этапах люди, как правило, боятся осуждения и за помощью не обращаются. Или у них был негативный опыт.
С таким опытом Екатерина столкнулась сама, когда только забрала Алю и пришла к психологу в государственную службу сопровождения.
— Я понимала, что что-то идет не так. Мне нужна была помощь, чтобы понять, что именно и что я в силах с этим сделать. А мне сказали: «Вы, наверное, мало качественного внимания уделяете ребенку. Это вообще кризис трех лет, у всех такое бывает». Меня это так взбесило, что отпало всякое желание обращаться за поддержкой.
Но потом Екатерина поняла, что не надо останавливаться на одном специалисте или организации. Если не подошли — надо искать дальше.
Помогает и то, что Екатерина не ставит детям высоких планок. Она может прийти в школу и честно сказать: «Я больше не могу. Давайте доживем до лета. Если ситуация не требует моего вмешательства, не трогайте меня».
— Уроки дома я контролирую, но то, что происходит в школе, я контролировать не могу. Я могу рассказать учителю о приемных детях, посоветовать литературу, курсы и предупредить о том, что будет происходить с моими детьми, исходя из их особенностей.
Слабоумие и отвага
Ответ на вопрос, для чего ей нужно было становиться приемной мамой в 22 года, у нее один:
— Слабоумие, отвага. Других ответов у меня нет и не будет. Можно бесконечно говорить про то, что я хотела стать матерью и стала. Да, в этом есть правда. Но ключевая правда в том, что это слабоумие и отвага.
Сегодня Екатерина Желенникова — директор по фандрайзингу в благотворительном фонде содействия семейному устройству «Найди семью». Фонд оказывает комплексную, системную помощь семьям с приемными детьми по всей территории России: очно — в семи региональных центрах и удаленно — через онлайн-центр поддержки приемных семей.
— А сейчас вы бы решились повторить, уже зная все то, что вам предстоит пройти? — не удерживаюсь я.
— Много думала об этом. Пожалуй, да. И тут в противовес слабоумию и отваге речь о социальной функции, миссии. Я не считаю и тогда не считала, что материнство — это то, что со всеми должно произойти. Но тогда это было про что-то, что исходит от меня и для меня. А сейчас это, пожалуй, то, что я готова сделать для ребенка. Потому что дети не должны жить в детском доме. Это аксиома. Спокойной заботы, спокойного вовлечения достаточно.
— Вы согласны с тем, что приемный родитель не обязан ребенка любить?
— Абсолютно. Во-первых, любовь — понятие эфемерное. С возрастом я уже вообще не понимаю, что это такое. Безусловно, она существует, но ведь под любовью все понимают разное. И когда ты вкладываешь все свои силы, заботу, время и деньги в человека, который месяц назад был чужим, может, это и есть любовь?
Если у меня с Алиной были все эти розовые сопли про то, что я ее сразу люблю, то с Семеном вообще ничего такого не было, — продолжает Екатерина. — Был какой-то чужой мальчик, который по-чужому пахнет, который что-то делает у меня дома. Но благодаря тому, что он требовал большой заботы, к нему родились теплые чувства. Скажу крамольную мысль: даже теплые чувства не очень обязательны. Если ты просто рационально подходишь и готов вложить силы, если не будешь считать ребенка своей обузой, этого достаточно. Это твой путь, ты его выбрал.
«Ты будешь нас меньше любить?»
Совсем скоро у Екатерины родится кровный ребенок. Ей давно хотелось узнать, каково это — ходить с животом. Но долгое время рядом не было любимого человека. Как только он появился, приступили к попыткам, и они оказались неудачными — случилось несколько потерь.
— Это был долгий и тяжелый путь. То, что мы сейчас доползли почти до 35 недель, большое счастье, — говорит Екатерина. — Психологически я не разделяю детей на приемных и кровного. Не знаю, как это будет после рождения, ничего не загадываю. Но в целом у меня в голове и в сердце этого разделения нет.
Муж Екатерины приемных детей не испугался. Наоборот, уверил, что детей очень любит и умеет с ними обращаться.
— Конечно же, не умел, у мужчин эта функция не встроена, им всему нужно учиться, — смеется Екатерина. — Но у меня не было задачи сделать его отцом старших детей.
Семен чаще называет мужа Екатерины папой, но если вдруг обижается — по имени. Аля периодически записывает в блокноте «папа», «папуля», «отец», а потом тоже переходит на имя. Екатерина эту тему не педалирует: как хочешь, так и называй.
— Я им объясняю, что это мой муж, второй взрослый, который за них частично отвечает. Но вряд ли это взрослый, который станет им настолько же близким и значимым, как я. И это нормально.
Когда Аля узнала, что у нее появится брат или сестра, она очень обрадовалась. Семен, прочитав открытку про то, что он скоро станет старшим братом, зарыдал. Он переживает, что мама будет его меньше любить: «Он маленький, тебе нужно будет о нем заботиться, ты будешь с нами меньше времени проводить». И Екатерина честно говорит, что на них останется меньше времени, потому что маленький ребенок совсем ничего не может делать сам, но старших любить меньше от этого она не станет.
По вечерам, когда Екатерина приходит обнимать и поцеловать Алю и Семена перед сном, они целуют и гладят живот. Но Екатерина от них участия и понимания не ждет.
— Они мне ничего не должны. И я не думаю, что они на той стадии зрелости, чтобы это принять. Но мы все переживем. У нас нет вариантов.
Фото: Юлия Иванова
